Можно ли предположить, что Дж. Оруэлл был знаком с очерком «Скотский бунт» и использовал его при создании своей сказки? Ответить на этот вопрос, во всяком случае сегодня, непросто. С одной стороны, формальных и содержательных совпадений в «Скотском бунте» и первых главах «Скотного двора» много. С другой — маловероятно, что Оруэлл, не знавший русского языка, мог воспользоваться текстом произведения, по существу, канувшего в Лету сразу после того, как оно было опубликовано.

И все же близость сказки Оруэлла очерку Костомарова бросается в глаза. Сравним сюжеты обоих произведений.

«СКОТСКИЙ БУНТ»
(написан, вероятно, в 1879-1880 гг.)

В одном из поместий на Украине среди домашних животных замечено революционное брожение. С зажигательной речью выступает старейшина скотного двора — бугай. Он говорит о несправедливости власти физически слабого, но хитрого человека над животными, призывает к восстанию. Революционная идея заражает всех, и при первом удобном случае вспыхивает бунт. Животные, возглавляемые бугаем и жеребцом, штурмуют поместье и одерживают победу. Первыми ее плодами пользуются свиньи, разоряющие цветник. Однако без руководства человека домашние животные не способны обеспечить даже свое пропитание. Постепенно они возвращаются в стойла. Революция гаснет сама собой. Власть человека восстановлена.

«СКОТНЫЙ ДВОР»
(написан в 1945 г.)(3)

На одной из ферм Англии старый боров Майор незадолго до своей смерти обращается к домашним животным с речью о тяготах жизни под властью человека. Он призывает животных готовить восстание. Эта идея захватывает всех, и вскоре в ответ на очередную жестокость работников фермы вспыхивает бунт. Его возглавили две свиньи — идейные последователи умершего борова. Власть человека свергнута, однако вскоре революционный режим, созданный ради торжества справедливости, перерождается в тоталитарный. Далее подробно описывается жизнь животных в условиях тоталитаризма, напоминающего некоторые наиболее одиозные диктатуры первой половины XX века.

Создается впечатление, что Оруэлл, так или иначе ознакомившись со «Скотским бунтом», написанным Костомаровым в XIX веке, «англизировал» этот текст и дописал к нему продолжение, актуальность которого диктовалась событиями 30-40-х годов нашего века.

Удивительным образом соотносятся идеи и некоторые обороты речей бугая из «Скотского бунта» и борова из «Скотного двора», что видно даже при отрывочном их воспроизведении.

БУГАЙ у Н. Костомарова

«— Братья-волы, сестры и жены-коровы! Почтенные скоты, достойные лучшей участи, чем та, которую вы несете по воле неведомой судьбы, отдавшей вас в рабство тирану-человеку! Долго — так долго, что не нашей скотской памяти прикинуть, как долго, — пьете вы ушат бедствий и допить его до конца не можете! (...)

(...) О, братья-волы и сестры-коровы! Мы долго были юны, незрелы! Но теперь иная пришла пора, иные наступили времена! Мы уже достаточно созрели, развились, поумнели! Пришел час сбросить с себя гнусное рабство и отомстить за всех предков наших, замученных работою, заморенных голодом и дурным кормом, павших под ударами бичей и тягостью извоза, умерщвленных на бойнях и растерзанных на куски нашими мучителями. Ополчимся дружно и единорожно!

Не мы одни, рогатый скот, пойдем на человека: с нами заодно грянут на него и лошади, и козы, и овцы, и свиньи... Вся тварь домашняя, которую человек поработил, восстанет за свою свободу против общего тирана. Прекратим же все наши междоусобия, все несогласия, подающие к междоусобиям поводы, и будем каждую минуту помнить, что у всех нас один общий враг и утеснитель. (...)»

БОРОВ МАЙОР у Дж. Оруэлла

«...Друзья, в чем смысл нашего с вами бытия? Давайте посмотрим правде в лицо: краткие дни нашей жизни проходят в унижении и тяжком труде. С той минуты, как мы появляемся на свет, нам дают есть ровно столько, чтобы в нас не угасла жизнь, и те, кто обладает достаточной силой, вынуждены работать до последнего вздоха; и, как обычно, когда мы становимся никому не нужны, нас с чудовищной жестокостью отправляют на бойню. (...)

(...) Но почему же мы продолжаем жить в столь жалких условиях? Потому что почти все, что мы производим своим трудом на свет, уворовывается людьми. Вот, товарищи, в чем кроется ответ на все наши вопросы. Он заключается в одном единственном слове — Человек. Вот кто наш единственный подлинный враг — Человек. (...)

(...) Стоит лишь избавиться от Человека, и плоды трудов наших перейдут в нашу собственность! И уже этим вечером может загореться заря нашей свободы, которая сделает нас богатыми и независимыми. (...) Я призываю вас, товарищи, — Восстание! (...)

(...) Каждый, кто ходит на двух ногах, — Враг. Каждый, кто ходит на четырех ногах или имеет крылья — Друг. (...)»

Конечно, в текстах Оруэлла и Костомарова нет дословных совладений, а главные события «Скотного двора» начинают разворачиваться там, где события «Скотского бунта» обрываются. Однако это не снимает вопроса о том, мог или не мог Дж. Оруэлл быть знаком с произведением русского историка, который отныне должен быть отнесен к основоположникам жанра современной антиутопии, ведущей свое начало, согласно принятому мнению, от романа англичанина С. Батлера «Едгин» (1872).

Но, к сожалению, Костомаров практически неизвестен широкой публике даже как историк. Между тем это был писатель незаурядного дарования, а историк просто мирового класса, причем весьма популярный в свое время в России. Его «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» читалась всей просвещенной публикой страны. Помимо многочисленных исторических трудов, Костомаров создал немало художественных произведений на русском и украинском языках (он был внебрачным сыном русского помещика от крепостной украинки).

В советское время работы Н. Костомарова почти не издавались (в 1922 году мизерным тиражом вышла его «Автобиография», чуть позже был переиздан роман «Кудеяр», посвященный эпохе Ивана Грозного). Причины? Возможно, свою роль сыграл ярлык «украинского националиста», прилепленный к Н. Костомарову еще в дореволюционные времена. Костомаров, между прочим, по политическому обвинению отсидел год в Петропавловской крепости, а его «национализм» выражался в основном в профессиональном интересе историка к антиправительственным бунтам и восстаниям, причем не только на Украине, но и в России.

Художественное наследие историка не систематизировано. Этим можно объяснить то, что «Скотский бунт» нельзя обнаружить в скудных библиографиях немногих статей и одной-двух малотиражных книг, посвященных Костомарову. Не упоминается Костомаров и в изданной в 1986 году хрестоматии «Русская литературная утопия», собравшей произведения многих малоизвестных писателей, работавших в этом жанре. Не встретить имени Костомарова и в фундаментальных трудах, посвященных утопии и антиутопии, и выходящих за рубежом.

И для Костомарова, и для Оруэлла «бунт животных» — метафора народной революции. Костомаров проанализировал — и в блестящей литературной форме — один из возможных исходов такой революции — ее крах при отсутствии организационного и интеллектуального начала. Оруэлл под впечатлением актуальных событий первой половины XX века рассмотрел другой вариант — перерождение революционного режима. Но и эта линия была намечена в очерке Костомарова. Она прямо связывалась с поведением тех, кого и русский историк, и английский писатель вывели под именем «свиней».

С достаточной уверенностью можно предположить, что идейно оба эти произведения, как и вообще современная антиутопия, восходят к знаменитому роману Федора Достоевского «Бесы», опубликованному в 1871-1872 гг. и направленному против мелкобуржуазно-террористических рецептов необходимости совершенствования общества. Политически же очерк Костомарова, по мнению, например, советского социолога культуры Александра Мидлера, связан с осуждением методов деятельности русской революционной партии «Народная воля», объявившей в 1879 году (именно этой датой помечены события, описываемые Костомаровым) о своей программе: политический переворот с целью передачи власти народу, а метод подготовки к перевороту — террор.

Советский специалист по футурологии и антиутопической литературе Эдвард Араб-оглы отмечает, что Оруэлл опасался, что его антиутопии будут использоваться против социализма. Это, к сожалению, и случилось. Сравнение сказки Оруэлла с очерком Костомарова особо оттеняет именно гуманизм, а не кажущуюся антиреволюционность обоих произведений.

Характерно, что очерк Костомарова в первый и, судя по всему, в последний раз был опубликован в России в 1917 году (на факт этой публикации мое внимание обратил московский библиофил Игорь Захаров) — после февральской революции.

Наиболее интересным, безусловно, является совпадение литературной метафоры — бунт животных — народный бунт, — использованной и Костомаровым, и Оруэллом в столь развернутой форме. Скорее всего здесь сыграли свою роль не только общеевропейская культурная традиция (идущая, например, через свифтово путешествие Гулливера в страну гуингмов), но и какие-то совпадения в психологии обоих писателей, в их жизненном пути.

Но, может быть, Костомаров и Оруэлл пришли к одной метафоре просто потому, что оба были гуманистами, оба понимали, что высокая идея справедливости не должна попадать в нечистые руки людей, движимых темными инстинктами.

_____

1) Видимо имеется в виду Джордж Оруэлл: «Скотный двор», Перевод: Илан Полоцк, журнал «Родник», Рига, номера 3-6, 1988 г. [обратно]

2) ... Это произведение, изданное всего один раз ... — Издательство «Алгоритм» (ООО «Алгоритм-Книга») переиздало «Скотской бунт» в 2002 году; тираж: 3 000 экземпляров. [обратно]

3) Написан «Скотный двор» в 1943-44 гг. а 1945 г. — год первой публикации что, наверно и имелось в виду. [обратно]

... Но, может быть, Костомаров и Оруэлл пришли к одной метафоре просто потому, что оба были гуманистами ... — Они безусловно были гуманистами и каждый из них был мыслителем и писателем с большой буквой но... Оруэлл точно был знаком с работой Николая Ивановича и тут сомнения не должно быть. Очерк Костомарова ему или пересказал Глеб Струве (или Мария Кригер — они же о Костомарове знали) или кто ни будь из его советских друзей (был же там в Париже яркий персонаж Борис... в Испании у него тоже были всякие знакомые...).

Комментарии и примечания: О. Даг